№2 Как это было: семья ополченца в Москве. Бомбёжки

№2 Как это было: семья ополченца в Москве. Бомбёжки

  • 20.07.2022

Воспоминания о военном московском детстве, хранящиеся в нашем семейном архиве, написал в 2003 году мой старший брат Юрий Владимирович Меликов (1933 – 2021), доктор физико-математических наук, профессор МГУ, лауреат Государственной премии СССР по физике. (И.М.).

Эта статья - продолжение цикла статей. Предыдущая статья

<…>«Бомбежки Москвы начались летом 1941 года. Немецкие бомбардировщики летали по ночам почему-то через нас (мы жили в это время в деревне недалеко от станции Барыбино Павелецкой железной дороги – И.М.), хотя мы находились на юг от Москвы, с характерным прерывистым завыванием, тон которого был ниже у груженых самолетов, летевших в сторону Москвы, и выше у возвращавшихся, отбомбившихся. Однажды мама не смогла доехать до города, так как железнодорожные пути были разбиты бомбами, и ей пришлось дальше идти пешком. В другой раз, кажется, в августе, доехав, как обычно на трамвае от Павелецкого вокзала до Пятницкой улицы и подходя к нашему переулку, она увидела, что дорога засыпана битым кирпичом и землей, следами ночной бомбежки. С тревогой завернула за угол в наш переулок - оказалось, что наш дом цел.

В октябре налеты на Москву производились регулярно. В бомбоубежище в соседнем с нашим двором трехэтажном доме, доме № 3 по Лаврушинскому переулку, мы ходили только один раз: там было очень тесно, к тому же жители этого дома «бронировали» там для себя места. 

Карта 1940

После этого мы решили во время воздушной тревоги оставаться у себя дома, а когда разрывы бомб приближались, и зенитки в нашей округе начинали буквально «захлебываться», мы все становились под сводом тамбура при входе в квартиру, считая это место наиболее крепким и безопасным. (Кстати, то же самое рекомендует современное МЧС при землетрясении).

С первых чисел октября немцы начали операцию «Тайфун», широкое наступление на Москву. Продолжалась эвакуация жителей из Москвы. Дядя Саша (мамин брат) еще раньше отправил свою семью в Пензенскую область, сам же он был назначен руководством завода, на котором он работал начальником цеха, ответственным за неэвакуированную часть завода. На нашей эвакуации настаивали и официальные службы, и дядя Саша, который, помню, наседал на маму: «Ты же знаешь, что твои дети могут здесь погибнуть, отравленные газами!».

По опыту Первой мировой войны считалось, что немцы могут прибегнуть к химическому оружию. На самом деле, на протяжении всей войны до нас не доходили ни по официальным каналам, ни в виде слухов сведения об использовании немцами химического оружия. Но вот после войны, году в 1947, находясь в пионерском лагере к югу от Наро-Фоминска, где в войну происходили ожесточенные бои, мы с ребятами среди прочих следов войны (большого количества минометных мин с вывинченными взрывателями, но оставшимся тротилом, пробитых солдатских касок, наших и немецких, попадались даже головки от снарядов, парочку которых мы однажды сунули в костер, перед тем как идти обедать, и слушали, как они взрываются) нашли в засыпанном окопе несколько полуистлевших листков записной книжки, на которых, я хорошо помню, чернильным карандашом были написаны слова: «...от близкого разрыва осел блиндаж, проклятый немец пустил газы.....». И вот сейчас, когда пишу эти строки (2003 год – И.М.), я посмотрел на этот счет энциклопедию «Великая отечественная война» (год издания 1985), где сказано, что в отдельных случаях химическое оружие использовалось немцами против советских воинов и гражданского населения, но в широких масштабах они его применять не решились, хотя мощности по его производству достигали в 1943 году 180 тыс. тонн.

В этой напряжённейшей обстановке мама наотрез отказалась от эвакуации, отдавая себе отчет в том, что ехать «в никуда» одной с малыми детьми и без средств к существованию - это верная гибель. Так всю войну мы и прожили в своих Кадашах.

1-й Кадашевский пер., дом 4

Фронт подходил все ближе к Москве. Однажды мы увидели, что на Кадашевской набережной и вблизи Малого Каменного моста через Обводной канал, который в наших краях называли Канавой, в отличие от Москвы-реки, с помощью отбойных молотков делают через каждые 20-30 метров отверстия. Это была подготовка к минированию стратегических магистралей города на случай прорыва немцев. В памяти всех, находившихся тогда в Москве, день 16 октября, как говорили, день паники, когда началась массовая эвакуация из Москвы правительственных и государственных учреждений. В тот день была разрешена выдача по карточкам хлеба на пять дней вперед, а не на один день вперед, как обычно. С 20 октября Москва была объявлена на осадном положении (режим военного положения был введен с началом войны), запрещалось всякое передвижение по улицам с 12 часов ночи до 5 часов утра без спецпропусков.

Отдельно расскажу о бомбежках Москвы, которые продолжались, по-моему, вплоть до Курской битвы летом 1943 года, правда, не с такой интенсивностью, как в 1941 и 1942 годах. Воздушная тревога объявлялась по радиотрансляционной сети. С осени 1941 года в каждой комнате нашей квартиры был репродуктор радиотрансляционной точки, а свой приемник дядя Саша, в соответствии с приказом властей, сдал «на хранение» на почту, откуда тот так и не вернулся: это было сделано для того, чтобы исключить доступ населения к неподконтрольной информации. Из репродуктора несся чеканный голос диктора, от которого мурашки пробегали по спине: «Граждане! Воздушная тревога!». Вслед за этим следовал вой сирены. Сигнал тревоги подавался вдобавок гудками паровозов и заводов. После окончания воздушного налета по радио диктор объявлял: «Угроза воздушного нападения миновала. Отбой!».

Иногда за одну ночь тревога объявлялась дважды, а в редких случаях и днем. Стекла окон было велено заклеить крест-накрест полосками бумаги для уменьшения вероятности ранений от осколков стекла, а сами окна с наступлением темноты нужно было плотно закрывать светонепроницаемыми шторами. Светомаскировка соблюдалась и на улицах: уличное освещение не включалось, фары автомобилей были закрыты щитками, свет выходил сквозь узкую прорезь, прикрытую козырьком.

Местоположение нашего дома имело повышенную опасность при бомбежках: как раз напротив нашего переулка, через Канаву и Москву-реку - Кремль, рядом с ближайшими к нам мостами - теплоэлектростанции с высокими трубами, все это явные цели для немецких бомбардировщиков. За всю войну в эти объекты бомбы не попадали (говорили, что одна небольшая бомба упала на территории Кремля) благодаря плотному заградительному огню зенитных орудий, а также счетверенных зенитных пулеметов, для размещения которых на крышах высоких домов были оборудованы специальные площадки.

С целью дезориентации немецких летчиков вдоль Москвы-реки и нашей Канавы были развернуты декорации, по-моему, на льду, в виде крыш домов, которые, правда, оставались недолго. В итоге все сыпавшиеся с неба немецкие «подарки» доставались окрестностям указанных объектов, в том числе и нам. Кроме фугасных бомб, в больших количествах сбрасывались зажигательные бомбы, которые, пробив крышу дома, поджигали пожар на чердаке. Для борьбы с ними на чердаках и крышах домов по ночам дежурили бригады жильцов, вооруженных длинными щипцами, и стояли ящики с песком, в которые нужно было сунуть зажигалку, так как вода на термитную начинку бомбы не действовала. Правда, в ближайших к нам домах пожаров не произошло.

Авот фугасные бомбы нас дважды«тряхнули» основательно и оба раза после объявления отбоя воздушной тревоги, во втором часу ночи: по-видимому, возвращался и прорывался через противовоздушную оборону одиночный самолет. Один раз большая бомба упала в Толмачевском переулке, в том месте, где к нему подходит Лаврушинский переулок, попав в одноэтажный домик. Взрывная волна была такой силы, что отвалила треть здания художественной школы, построенной в рекордно короткие сроки перед самой войной как раз напротив Третьяковской галереи. Несмотря на то, что наш дом находился на расстоянии нескольких сотен метров (длина всего Лаврушинского переулка) от места падения бомбы, в нашей комнате вылетели стекла, распахнулась дверь, а нас всех сбросило с кроватей на пол. Вставленная вместо разбитых стекол фанера продержалась недолго: как-то, тоже после отбоя, мы услышали звук приближающегося самолета, который перешел в надрывный вой, а затем, без характерного предварительного свиста падающей фугаски - взрыв. Бомба уничтожила зенитную батарею, находившуюся на Болотной площади, на другом берегу Канавы, напротив нашего переулка, на которую, по-видимому, спикировал самолет. Нас опять сбросило с кроватей, опять выбило окна. Бомбежки оказали сильное психологическое воздействие на брата Игоря, которому было три года: с наступлением темноты он боялся подходить к окнам, говоря, что «там стреляют».

А еще раз мы остались живы только благодаря счастливому случаю. Однажды вечером, мы еще не ложились спать, во время воздушной тревоги за окном раздался звук, будто по тротуару проехал на самокате мальчишка (такие самокаты на двух шариковых подшипниках мы мастерили из двух досок, скрепленных под прямым углом шарниром из согнутой железки и гвоздя.) И все, тишина. Наутро выяснилось, что в конце нашего переулка упала бомба весом в 1 тонну (насколько я помню, самая крупная из применявшихся во время воздушных налетов), но не взорвалась, сломав лишь пару ступенек у деревянного домишки, и ушла в землю. Я сам видел, как ее увозили в кузове грузовика-полуторки солдаты ПВО, причем хвост бомбы выступал за задний борт кузова. Если бы она взорвалась, от всего нашего переулка ничего бы не осталось.

Одно из самых больших разрушений, причиненных бомбежками в Москве, было в Овчинниковском переулке, за Пятницкой улицей, куда упало «нечто», которое, по словам очевидцев, светилось, падая. Возможно, это был подбитый самолет с грузом бомб, ходили разговоры также, что это была какая-то «торпеда», это уж не столь важно, но был снесен целый квартал (я туда не ходил). Нам казалось, что мы подметили закономерность: когда на фронтах немцы терпели неудачи, они усиливали бомбежку Москвы, а когда у них были успехи, интенсивность бомбежек падала. Не знаю, конечно, являлось ли это отражением реальных планов немецкого командования. Особенно четко такая закономерность проявлялась в тех случаях, когда какой-нибудь крупный город в течение короткого времени переходил «из рук в руки», например, Ростов-на-Дону в ноябре 1941 года и Харьков в феврале-марте 1943 года…»

Мои комментарии (Игорь Меликов):

Что стало с нашим домом. Я там жил до 1964 года, ездил отсюда на метро от Новокузнецкой сначала в институт до Сокола, потом на работу до Авиамоторной. Снесли дом в 1972 году. Долго не бывал в тех местах. В 2006 году привёз дочь и внука показать нашу родину. В некотором смысле – шок от увиденного. Дома №2 и №4 объединили в один комплекс новодела, добавили третий этаж, сравняв этажность с выходящим на набережную домом №2. Теперь там, судя по карте, Коммерцбанк. Дикая окраска! Перебрал несколько кадров на плёнке – всё один и тот же цвет. Тем более, что у стоящих около дома людей цвет одежды смотрится натурально. НО: оставили обрамление всех наших окон! Вот они, угловые: два выходят в переулок, одно во двор (которого теперь нет). Правда, прорубили зачем-то дверь…Так что какая-то видимость, для помнящих его,от старого дома осталась.

Новодел на месте нашего дома

Церковь Воскресения в Кадашах, выходящая во 2-й Кадашевский переулок, сохранилась после многолетнего забвения. Даже в 2006 году она выглядела внешне сносно. Теперь, судя по интернету, там идут службы, отреставрирована внутренность. Рядом с ней в этом переулке был в своё (моё) время консервный завод, выпускавший какие-то концентраты каш (по названию завода) и, может, что-то ещё. Запомнился этот завод кислым запахом, распространявшимся по всей Кадашевскойокруге, видно, когда проливали (или выливали) прямо в переулок какую-то гадость, а то и мыли бочки…

Но есть и вкусные мои воспоминания: когда на Красном Октябре, за «Домом на набережной» и Театром эстрады, варили шоколад, запах распространялся тоже по всей округе и позволял нам, ребятам, бесплатно приобщиться к такому недостижимому деликатесу…

А вот из военных воспоминаний даже мне запомнились салюты, которые мы ходили смотреть на набережную Канавы. Заранее приезжали прожектористы со своим световым хозяйством. Во время салюта сначала все прожектора концентрировали лучи на портретах Сталина и красном флаге (может, был и портрет Ленина, но не запомнилось). Потом по команде «КАТАЙ» лучи начинали свой бег-круговорот по небу, что очень нас впечатляло. Мы эту команду ждали особо и, помнится, тоже её кричали, уж очень она была радостная…

Напротив нашего дома была школа № 586, женская, и наши окна выходили на подъезд школьной директорской квартиры. Директриса жила там со своей сестрой. А дом 1/22 и следующие за ним по набережной (в которых в своё время жили ломовые извозчики) славились в округе своими обитателями, попеременно сидевшими (пардон, шпаной). Брату кумушки на лавочках тоже готовили такую участь, но "фокус не удалси".

На углу Кадашевской набережной и нашего переулка в доме № 1 была булочная, в которую мы ходили за хлебом. (В современном доме после реставрации дверь в булочную не сохранилась). Были записи очереди чернильным карандашом на ладонях, перезаписи по мере продвижения очереди, которые нельзя было пропустить, потом в очередь не впустят. В этой процедуре и мне довелось участвовать. Наверное, после отмены карточек в 1946 (?) году. Помню, запасались хлебом даже сверх меры, складывали в фанерный ящик, что стоял под столом. Издержки голодной военной поры ещё давали о себе знать. Всякое бывало…